Лаз больше не строил глупых иллюзий: он — зверь, которого каждый в этом мире хочет загнать и пристрелить. Какими бы гнусными и подлыми не были способы, ими воспользуются, если это принесёт пользу.
К тому же была куда более серьёзная опасность. Раскрой Лаз себя, и Лотос вполне может вывернуть всё так, что он если и не был организатором всего этого кошмара, то точно одним из сообщников. И тогда история о его помощи превратится в хитрую попытку возвыситься.
За счёт, а может, даже с поддержкой бывших подельников. А там недалеко и до обвинения в адрес самой Кристории, в результате чего альянс стран получит уже не косвенный, а самый настоящий повод начать войну. Политика и политики умели извращать реальность не хуже того же Микалиса, если не лучше.
Однако, в таком случае возникал вопрос. Зачем вообще было так напрягаться и мучаться из-за этих людей? Причины было три.
Первая заключалась в том, что, независимо от выбора Лаза, неудачное разрешение ситуации с тремя сотнями заложников повлечёт за собой серьёзное политическое напряжение. Лотос будут обвинять в смертях, вероятно, репутация империи сильно упадёт.
И, казалось бы, что в этом нет ничего плохого для Кристории, однако, за три года поездок в пустыню Лаз понял одну простую истину: когда у людей сдают нервы, достаётся не только тому, кто виноват. Страдают все, в той или иной степени.
И больше всего шишек сыпется на голову того, кому нечем ответить. Люди отлично умеют вымещать свою злость на слабых. А самой слабой, несмотря на свой статус гегемона, сейчас являлась именно Кристория.
Да, может, на какое-то время от его родины и отстанут, сосредоточив внимание на империи и её промашках, но ни один монарх не забудет, ради чего они все приехали в Лотос. И когда начнётся война, а в её неизбежности Лаз не сомневался, Кристории достанется куда больше, чем могло бы.
Второй, куда более банальной причиной, было то, что Лаз просто не мог молча смотреть, как эти люди умирают. Большая их часть ничего для него не значила, немалая часть приказала бы казнить его, выдайся шанс, но всё равно он просто не мог обречь их на смерть, имея возможность спасти.
А третья причина сейчас с красными, но не от крови, а от слез глазами лежала у него под боком, крепко, насколько это позволяли детские ручки, обнимая его плечо. Он не мог допустить, чтобы с родными Айны что-то случилось и не мог позволить ей услышать крики раненых и умирающих.
Поддавшись внезапному порыву, он поднял ещё дрожащую ладонь и погладил мягкие, словно шёлковые, волосы цвета ночи. Решение помочь этим людям принять было непросто, решение остаться в тени, промолчать о своём подвиге, далось ещё труднее. Однако, по сравнению с тем выбором, который ему предстояло принять сейчас, они были словно песчинка перед горой. Вот только сделать его было надо.
23:20
— Айна, — её ушко забавно дёрнулось, и к Лазу повернулась ещё красная от плача, но уже вполне спокойная мордашка.
— Да?
— Ты должна идти к своей сестре и Далану, — осветившая на секунду её личико улыбка резко пропала, когда девочка почувствовала в его словах подвох.
— А ты?
— Я не могу пойти с тобой, — будь на его месте кто угодно другой, кроме, разве что, её отца, принцесса просто не стала бы слушать. Однако, это была её добрая тьма.
— Почему? — на только-только высохших глазах снова начали наворачиваться слёзы.
— Потому что, если кто-то узнает, кто я, может случиться что-то очень плохое, — Лаз боролся сам с собой целых пятнадцать минут, не в силах заставить себя начать этот разговор. Но это было неизбежно, и он это прекрасно понимал.
— Я могу тебя защитить. Я… я — принцесса… — попыталась возразить Айна.
— Спасибо, что хочешь мне помочь, но защитить меня пока не в твоих силах.
— И что ты будешь делать один? — а вот это было ударом под дых. В самое больное место.
— Спрячусь, — Лаз постарался, чтобы его голос звучал также уверено, хотя внутри всё сжалось и перекрутилось. — А потом, когда-нибудь, обязательно найду тебя.
— Правда? — она улыбнулась. Наивно, по-детски, но из её глаз всё продолжали бежать солёные капельки.
— Клянусь тебе, — он поднял перед ней руку с оттопыренным мизинцем.
— Что это?
— У меня на родине так дают обещания. Давай, а то не сбудется, — словно боясь, что он исчезнет прямо там, на месте, Айна схватила его палец своим.
— Обещаю…
Тут Лаз замялся, со странным выражением глядя на огромную разницу между переплётшимися мизинцами. Маленький, аккуратный, по-детски пухленький, и второй: большой, загорелый, покрытый морщинками, словно он час не вылезал из ванны.
Это было неправильно, так врать. Тело Леопольда Карлсонского окутал чёрно-алый туман, а через секунду пальчик Айны сжимал Лазарис Морфей, такой, каким его знали родители и друзья. Это всё равно не было его настоящим телом, но и обманом в полной мере уже не являлось.
— Ой! — девочка прикрыла рот свободной ладошкой, однако мизинчик не убрала. — Ты настоящий?
— Почти, — Лаз улыбнулся её реакции и, уже не запинаясь, произнёс слова своей страшной клятвы. — Обещаю тебе, что, пусть сейчас я не могу остаться рядом, однажды я отыщу тебя, чего бы мне это ни стоило. Ты мне веришь?
— Верю, — всхлипнув ещё раз, уже больше по инерции, ответила Айна.
— Тогда иди, — Лаз, поморщившись из-за до сих пор мучавшей его головной боли, глянул на дверь комнаты.
Шмыгнув носом в последний раз, Айна кивнула и пошла к двери, оборачиваясь каждые пару шагов. Но в конце концов её черные волосы всё-таки исчезли в проёме.
Подождав ещё три минуты и убедившись, что она добралась до расположенного совсем рядом кратера, в котором до сих пор оставалось больше сотни ещё не выведенных из поместья заложников, Лаз тяжело вздохнул и изо всех сил несколько раз хлопнул себя по щекам. Раскисать было нельзя.
Он просто не мог остаться с ней, особенно зная, кто она такая и кто её отец. И по-хорошему она даже не должна была знать, как он выглядит на самом деле. Но Лаз почувствовал, что это было бы слишком бесчестно с его стороны.
Тяжело вздохнув, он посмотрел себе под ноги и пол начал сам собой таять, расступаясь в стороны. Его путь лежал на минус второй этаж, к хранилищу Калтира.
23:45
Ещё одной причиной того, что сражение между людьми Микалиса и гвардией длилось так долго, был тот факт, что немало участвовавших в штурме людей было послано для спасения и защиты заложников. Двадцать человек, прибывших с отрядом медиков, были только одной из четырёх групп охраны.
Однако, спустя полчаса после взрыва последний из бывших гостей Калтира был выведен на воздух. В здании остались только солдаты империи, постепенно редеющие войска Микалиса и сам герцог, который в момент обрушения находился вне купола вместе с главой захватчиков. Чем тот и воспользовался, забаррикадировавшись вместе со стариком в его кабинете.
Он же стал последним, кто остался в живых. После того, как к штурму присоединились почти сто свежих воинов империи, сопротивление преступников довольно быстро захлебнулось, и все они были убиты. Гвардия предпочла бы взять парочку для допроса, однако, осознавая свою судьбу, люди Микалиса предпочитали либо бросаться в самоубийственные атаки, либо сводить счёты с жизнью сами.
И Микалис в своей одержимости не далеко ушёл от подчинённых. Осознав, что бежать некуда и кабинет окружают не только по коридорам этого этажа, но также сверху и снизу, он с силой полоснул старика по горлу и уже собирался вогнать кинжал себе в сердце, но тут весь особняк вдруг задрожал и закачался.
23:46
Лаз до сих пор чувствовал запах гари из-за стенки, а на одежде всё ещё оставались следы пепла. Микалис, когда приходил сюда с Калитром, сжёг всё содержимое, весь компромат на Плющ. Возникал вопрос, зачем вообще Габик хотел, чтобы он сюда забрался, если знал о плане и о том, что бумаги всё равно сожгут.
Возможно, изначально Микалис не думал ничего сжигать, всё-таки эти бумаги были полезны не только правительству, но и самому Плющу, и старый владелец притона в шестом доме не хотел, чтобы Плющ узнал о нём что-то. А возможно, просто решил подстраховаться. Сейчас Лазу было всё равно.