Лаз смотрел на эту демонстрацию с открытым ртом, опять же, по правилам, ему раньше нельзя было рассказывать о магии и показывать магию, так что все технологические процессы Дамия проводила в одиночестве.

— В-третьих, есть магия контроля энергии. Однако в отличие от стихийников мы не можем вызывать энергию из ничего, как и раньше, нам нужен объект. — Женщина встала и подошла к печи, которая горела сейчас ради тепла, а не ради работы: на улице все еще было довольно холодно. — Я могу магией, к примеру, затушить, — проглядывающие сквозь щели в заслонке угли из красных резко стали серыми, — или наоборот, разжечь огонь. — Угли вспыхнули ярко-белым светом, самым жарким из всех. — Вот только для этого необходимо то, что горит, я не могу разжечь пламя на ладони, как любой новичок-стихийник.

В голове мальчика крутились десятки вопросов, такое количество, что он ощущал покалывание в висках. Вот только если бы он задал их Дамии, она бы ничего не поняла. Просто потому, что этот мир был иным. Все больше и больше Лаз понимал, что до всего ему придется доходить самому.

— Последняя магия работает в обратную сторону. — Женщина снова села на стул. — Я могу почувствовать разные материалы в той же ноге без взгляда на них или, к примеру, понять, что за мной кто-то стоит, даже если он не издает ни звука. Да, это полезно, но у каждого типа стихийной магии есть свои способы для восприятия окружающего мира, да к тому же трансформации…

— Что? — Лаз встрепенулся, это слово каждый заставляло его сердце пропустить удар. Он слышал об этом и раньше, но взрослые всегда отнекивались. И мальчик подумал, что теперь-то ему объяснят.

— Ничего, — Дамия похлопала себя по губам. — Не мне тебя этому учить, это сложная магия вне стандартной системы. Вот поступишь в академию — там расскажут.

— Ну ладно, — Лаз не настаивал, у него хватало мыслей на ближайшие несколько месяцев, если не лет.

— И вот, — женщина уже въевшимся в ее сущность движением потерла колено железной ноги. — Так и выходит, что псионика — магия без будущего. Ты извини, что я так в лоб, но чем раньше ты это узнаешь — тем лучше. Это, кстати, не значит, что тебе не нужно заниматься магией — с высоким потенциалом ты в любом случае станешь очень сильным магом. С хорошими мозгами можно выжать что-то особенное даже из не самого подходящего материала.

— Псионик!?

— Да, Ваше величество.

— Да что же такое… думал, что нашли небывалый клад, а в нем девять из десяти монет — фальшивые.

— Вы зря так думаете, псионика может показать и очень интересные результаты, тем более с его силой души.

— Да бред это все… мне из содружества твердят и твердят: псионика имеет будущее, бла-бла-бла… а на деле?

— Пока в стране есть маги-псионики, нам придется думать о ней.

— Это, конечно, правда… псионик с душой потенциала выше, чем у тебя?

— Да, ваше величество. Выше, чем у кого бы то ни было.

— Забавно… возьмешь его к себе, когда подрастет. Следи за ним внимательно. Ты прав, с таким стартом он просто не может не стать кем-то уникальным.

— Сам хотел предложить, ваше величество.

— Хорошо. Тогда свободен.

Лаз лежал в кровати и смотрел в потолок. Магия без перспектив, да? Тупик? Да не может быть. Не может правая половина всей магии быть морем, а левая — лужей. Так не бывает. И так думать его заставляла не слепая вера.

Он помнил свою прошлую жизнь. Одиннадцать лет школы, пять лет университета, три года работы в конструкторском бюро. Он помнил уроки физики, химии, биологии, хотя последнюю так себе. И он, единственный человек в стране, кто знал: псионику просто не умеют применять.

Уравнение было простым до смешного. Стихийные маги пользовались воображением. Придумывали, фантазировали: как можно так использовать воду, ветер, молнию. А потому им не было никакой нужды в знаниях об этом мире, все, что было нужно, рождалось у них в голове. И, как это логично следует из дуальности магии, псионика должна основываться на точно противоположном. В данном случае — на точной информации об окружающей действительности.

Она ни в коем случае не была хуже своей «сестры». Просто в мире, где миллионы люди искренне верят в то, что болезни насылают злые духи, что солнце ходит по небосводу по воле великого Света, что с края земли можно свалиться в пропасть, что воздух — это смесь множества газов и что газ этот может стать жидким и даже твердым, что материя состоит из мельчайших, невидимых глазу частиц…

В таком мире магия, требующая от чародея точного понимания своих действий, обречена на забвение.

На лице шестилетнего мальчика играла почти безумная улыбка. Он-то знал! Он знал все это, знал о микробах, гелиоцентризме, формировании планет, атомной теории… человек из двадцать первого века, попавший в средневековье, не смог бы применить свои многочисленные знания, просто потому, что у него не было бы нужных инструментов. Не было микроскопов и телескопов, не было доступа к электричеству, не было возможности хотя бы убедить аборигенов помочь ему, потому что лучшим результатом таких просьб был бы сумасшедший дом, а худшим — костер.

Но ему не нужна была ничья помощь! У него был инструмент лучший, чем все что угодно, инструмент, настолько совершенный, что создатели адронного коллайдера удавились бы от зависти. Более того, благодаря его новому рождению этот инструмент мог стать чем-то совершенно невероятным. У него была магия.

Он был потенциально сильнейшим чародеем и обладал знаниями, которых не было ни у кого. Да, без учителей и руководств процесс адаптации к псионике всей этой информации наверняка был бы невероятно сложным. Вот только теперь он знал, что сможет выгнать из чужих взглядов так раздражающую его жалость. Сможет защитить Лани, сможет помочь всем, кто ему дорог, сможет исполнить желание маячащих за плечами теней. И даже мечта, родившаяся почти год назад при взгляде на Принцессу, больше не казалась несбыточной. Он, Лазарис Морфей, сможет летать!

Глава 17

— Любая магия, стихийная или псионическая, начинается с одного, — Дамия оказалась очень неплохим преподавателем. Она не забегала вперед, не топталась на месте, внимательно следила за прогрессом своего ученика. — Первым делом нужно ощутить собственную душу.

Лаз сидел в своем кресле с закрытыми глазами, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям. Последние несколько недель он занимался именно этим — тренировался погружаться внутрь себя, вслушиваться в глубинные позывы, учился отбрасывать лишние мысли, сосредотачиваясь на чем-то одном. На Земле это назвали бы медитацией или чем-то похожим.

Естественно, его прогресс нельзя было даже сравнивать с успехами других детей. И дело было не в силе души или чем-то подобном. Просто какой ребенок в шесть лет сможет усидеть на одном месте хотя бы десять минут с закрытыми глазами и занимаясь, фактически, ничем? Лани, целеустремленной девочке, потребовалось на освоение этой необычной методы не несколько недель, а несколько месяцев, и это считалось хорошим результатом. Так что Лаз определенно шел с опережением графика.

— Наша душа, — продолжала тем временем Дамия, — это нечто эфемерное, что нельзя потрогать, понюхать или увидеть. Она в каждом уголке тела и в то же время — нигде. А потому почувствовать ее ты сможешь не сразу. Отбрось все лишнее, как мы учились, и прислушайся к самому себе. Все видят душу по-разному. Кто-то в виде моря, кто-то в виде дерева, кому-то она кажется туманом, кому-то — твердым камнем. Ты не ошибешься, когда найдешь ее внутри себя, это особое чувство, ни на что не похожее. С учетом твоих предыдущих успехов, — женщина сделала небольшую паузу, бросив на спокойно сидящего мальчика подозрительный взгляд. — Надеюсь, у тебя получится добиться этого за месяца три.

— Я ее вижу, вижу!

— Айниталия, зачем вы кричите? Вы сбили всю концентрацию.