— А вот и нет.
— Я же знаю, что да. Вы уверены, что увидели свою душу?
— Да! Точно-точно!
— Отлично, если так. На что она похожа?
— Она большая и яркая! Как солнышко. И теплая-теплая, такая…
— Очень интересно. Надо сообщить вашему отцу.
— Нет!
— Почему нет? Он наверняка обрадуется.
— Не хочу! Не ходи к нему!
— О чем вы говорите, принцесса, я просто обязана сообщить ему о вашем успехе.
— Я вру! Ничего не видела!
— Вы меня не обманете.
— Не ходи…
— Не понимаю, о чем вы. Ждите тут, постарайтесь снова почувствовать ее, во второй раз должно быть проще.
Ему не потребовалось месяца. Даже не неделя. Четыре дня. Всего за четыре дня он сделал то, на что другие могут потратить год. Вот только, добившись успеха, он не ощущал ни капли удовлетворения.
— И это… это моя душа?
В комнате не горела ни одна свеча, шторы были плотно задернуты, а закрытые веки окончательно лишали зрение чувствительности. Вот только даже так, он четко видел ЕЁ.
Тьма была словно бы живой, огромной амебой, она колыхалась посреди ничто его внутреннего мира, то и дело выстреливая в стороны чернильно-черными искрами. В этой тьме терялся взгляд, умирали звуки, пропадали запахи, словно голодный, жадный, злобный монстр, она втягивала в себя все, до чего могла дотянуться, поглощая даже пустоту.
Ошибиться было невозможно. То самое «особенное» чувство, о котором говорила Дамия, пронизывало его с макушки до пят. Он был сторонним наблюдателем, с первобытным, животным ужасом смотрящим на этот сгусток тьмы, и в то же мгновение он и был этой тьмой, мириадами глаз наблюдающей за необычным пришельцем. Подобная дуальность была не просто неправильной, она сводила с ума, замораживала мысли, сковывала тело. Он был и жертвой, и хищником, человеком и монстром, смертным и богом одновременно. Это было невозможно и реально одновременно, настолько дико, что разум отказывался понимать.
Но в то же время… О, боги, как же это было приятно! Кусочек сознания, попавший туда, где его быть не должно, почти распадался от страха, а душа корчилась в экстазе, наблюдая за его дрожью. Это была… вседозволенность. Он мог быть кем угодно, идти куда угодно, делать что угодно, забирать все, что хотел, делать все, что хотел, уничтожать все, что хотел. Весь мир лежал у его ног, ему не нужно было даже тянуться. Пропасть, разделяющая эти две половины, была не просто непреодолима, она была непознаваема.
— Он впервые почувствовал!
— Момент критичный, любой нормальный смертный сошел бы с ума после такого.
— Но он же не нормальный, Хозяин.
— Я знаю, идиот! Да, он не свихнется, но вполне может попытаться убить себя.
— Зачем ему это?
— Ты совсем отупел от жратвы, Глотка? Мы специально выбрали человека с высокой моралью, осознав в себе ваши сущности, он легко может прийти к выводу, что лучше умереть, чем дать им свободу. Он ведь уже выбрал смерть в прошлый раз, думаешь ему будет сложно сделать это снова?
— Простите…
— Получал бы ты какую-то выгоду от того, что съел, цены бы тебе не было. Гом! Ты работаешь?
— А? я? ну…
— И ты туда же!? А ну живо за работу!
— Да…
— Не дай ему себя прикончить!
— Хорошо, Хозяин…
Вынырнув из собственной души, Лаз долго лежал без единой мысли в пустой голове, мокрый от ледяного пота. Хотелось заорать: «Что это, блять, такое!?» Хотелось схватить ножницы и все-таки всадить их себе в глаз, чтобы не допустить даже малейшей вероятности, что этот кошмар когда-нибудь вырвется наружу, хотелось… хотелось… хотелось.
Только богам известно, каких усилий ему стоило успокоить свое дыхание и привести в относительный порядок мысли. Казалось, даже тени за его спиной отодвинулись подальше, отказываясь от своих претензий. Если внутри него сидело ТАКОЕ, то ни о какой достойной жизни не могло быть даже речи.
Море? Дерево? Камень? Серьезно? Он, конечно, понимал, что его душа будет необычной, но рассчитывал просто на ненормальные размеры. Подобное… оно не могло принадлежать человеку, не должно было даже появляться.
Сомневаться дальше не было смысла: богиня что-то сделала с его душой. Он уже думал об этом, когда пытался понять, что становится причиной его странных вспышек гнева. А теперь альтернатив просто не осталось.
Однако это ведь также означало, что он шесть лет удерживал эту штуку. А теперь, когда начнет заниматься магией, что подразумевало под собой именно способы управления душой, наверное сможет и лучше ее контролировать? Звучало натянуто, но ему ведь так хотелось достичь всего, о чем он мечтал. Защитить свою семью, стать настоящим псиоником, не как эти смешные подобия, взлететь… И теперь, когда он уже видел путь ко всему этому, он спасует? Не рискнет? Ведь ему же не обязательно разом управлять всем этим монстром. Достаточно отщипывать кусочки. А если что-то пойдет не так и он поймет, что теряет контроль — всегда успеет всадить себе ножницы куда придется…
Да, все так. Кто не рискует, тот не пьет шампанского и не становится тем, кем хочет. Он смог победить смерть, как-нибудь справится и с этой тварью. В конце концов, это же его собственная душа.
А вот Дамии придется соврать…
— Получилось.
— Да…
— Молодец, Гом, никаких вопросов.
— Спасибо… можно я..?
— Иди, спи.
— Почувствовала душу? Сколько прошло?
— С начала обучения принцессы прошло семь месяцев, мой Каган.
— Сколько она пыталась?
— С окончания занятий по сосредоточению и освоению контроля сознания прошло полтора месяца, мой Каган.
— А сколько ей?
— Скоро будет три, мой Каган.
— В три года почувствовать душу… во сколько это получилось у меня?
— В пять и три, мой Каган.
— А..?
— У вас это заняло месяц, мой Каган.
— Быстрее…
— Нужно учитывать возраст, мой Каган. Начни она как и вы, ей бы не потребовалось и половины этого срока.
— Тоже верно. Но я не могу делать скидку на возраст. С ее потенциалом, Айниталия — будущая императрица, это без сомнений. А император не может быть слабее кого бы то ни было. Ужесточите режим ее тренировок, она должна быть лучшей во всем.
— Как скажете, мой Каган.
— Что дальше по плану?
— Определитель родства в случае принцессы оказался сломан, мой Каган. Предполагается, что с ее уникальной душой Айниталия имеет некое особое родство, не входящее в обычную тетраду элементов. При этом ко всем четырем стихиям у принцессы все равно присутствует родство.
— Да, я помню, это было в докладе.
— Именно, мой Каган. А потому теперь, после получения принцессой связи с ее душой, первостепенной задачей является определение сути этого родства и поиск достойного будущей императрицы способа его использования. Параллельно планируется обучение принцессы стандартным способам контроля стихий, трансформации, а также техникам ведения боя и дисциплинам, не относящимся к военному делу: языкам, математике, истории, этикету и так далее.
— Хорошо, хорошо… это все?
— Да, мой Каган.
— Тогда можешь идти. Если не случится ничего необычного, следующий доклад жду в конце весны.
— Как скажете, мой Каган.
Глава 18
Когда ты не ограничен в такой элементарной вещи, как энергия, можно соорудить практически все, что угодно.
Это Лаз понимал и до того, как по-настоящему занялся технологиями протезирования псиоников, но теперь данная фраза обретала не формальный, а самый что ни на есть практический смысл.
Механическая рука должна была двигаться и, так или иначе, это достигалось магией. Однако было два вопроса, которые нужно было продумать заранее. Первое — гибкость. Рука, которая не может держать чашку или клинок, нужна максимум для красоты. А второе — сила. Очевидно, что сталь может сделать нечто большее, чем плоть. Вот только запасы энергии души у магов не бесконечны и слишком большие нагрузки быстро ее истощают. На решении этих двух проблем и строилась вся работа конструкторов протезов.