И, надо сказать, лев был, и правда, красивым. Его держали в довольно широкой клетке, так что можно было в полной мере насладиться видом этого величественного животного. Сейчас он неспешно прогуливался от одного угла до другого, стегая себя по бокам пышной кисточкой на кончике хвоста.
Без влияния энергии Зверя тут явно не обошлось, пусть оно и не было достаточно сильным, чтобы изменить внешний вид льва. По крайней мере Лаз не помнил, чтобы земные сородичи животного были в холке выше лошадей. Но от того зрелище было только внушительнее.
Песочного цвета шкура лоснилась и даже на вид казалась мягкой, под ней витыми канатами перекатывались мышцы, а треплющаяся на ветру грива переливалась словно червонное золото.
Может быть, поэтому, засмотревшись на прекрасного зверя, никто из нескольких десятков окруживших клетку зевак так и не заметил, что засов на ней закрыт не полностью. А вот лев, похоже, заметил. И выждав подходящий момент, когда рядом не будет никого из работников цирка, умный зверь одним ударом лапы вышиб дверь и прыгнул в толпу.
Вот только испугаться никто не успел. Первый вопль раздался уже после того, как полтонны смертельных мышц, клыков и когтей замерли в нескольких сантиметрах от лица застывшей в ступоре девушки.
Пойманный телекинезом лев был быстро помещён обратно в клетку, всем напуганным зрителям вручены бесплатные билеты на вечернее представление, а едва не погибшая девушка получила не только почти тысячу слёзных извинений, но и вполне неплохую денежную компенсацию.
Однако, до всего этого к ней подошли Ронда с Фаустом и Лазом на плечах. Именно из-за него страшное, если подумать, происшествие, обошлось без единого пореза или ушиба.
— Я прошу прощения, как вы? — Фауст, как галантный мужчина, вежливо поклонился и расплылся в своей фирменной обезоруживающей улыбке.
— Ой, — милая девушка лет девятнадцати опустила голову и начала смущённо крутить на палец локон светло-русых волос. Всё произошло так быстро, что она даже не успела испугаться. — Это же вы меня спасли! Спасибо вам огромное!
— Право, не стоит, так поступил бы любой на моем месте, — говорить о том, что её спас кот, Фауст естественно не собирался, а Лаз был только за.
По крайней мере, до тех пор, пока не увидел её лицо.
Надежда Красова была одной из тех девушек, в которых влюбляются однажды и на всю жизнь. И, как и всегда в таких случаях, ни один из множества её поклонников не смог бы сказать наверняка, что именно в ней такого особенно привлекательного.
В школе, а потом и в институте, были девушки и красивее, и умнее, и хозяйственнее. Вот только толпами ходили всегда именно за ней, а не за кем-то ещё.
И когда она ответила: «Да», — на вопрос своего школьного друга Семёна Лебедева, множество сердец, до последнего надеявшихся на чудо, было разбито.
Вот только дальнейшая судьба четы Лебедевых была вовсе не такой радужной, как это обычно рисуется в книжках. И даже не такой, какая считается просто благополучной.
Ссоры, по причинам и без, отвратительные, до сорванных голосов и швыряния посуды, были только верхушкой айсберга. А когда уже казалось, что всё начало налаживаться, жизнь нанесла такой страшный удар, что единственным выходом остался развод, оказавшийся также невероятно тяжёлым для обоих.
Не потому, что кто-то из них особенно рьяно претендовали на имущество другого. Наоборот, Семён без всяких споров оставил бывшей жене и купленную машину, и почти достроенную за семь лет совместной жизни дачу, и разменянную трёхкомнатную квартиру.
А после собрал вещи и улетел из Москвы навсегда. По крайней мере за три следующих года, до той самой экспедиции, из Каира он так ни разу и не возвращался.
Вот только, несмотря на всё это, они любили друг друга. Это была странная, нездоровая любовь. Они могли поссориться из-за неплотно закрытой дверцы холодильника и не разговаривать несколько дней, могли устроить жуткий скандал из-за невзначай брошенного слова, а потом, как ни в чём не бывало, вернуться к взаимному обожанию и наслаждаться друг другом словно парочка наркоманов.
Может быть, именно поэтому, решив разорвать этот порочный круг, Семён без споров оставил всё, что имел, жене и сбежал от неё за несколько тысяч километров.
Три года в другой стране пошли ему на пользу в этом отношении. Он успешно удерживал себя от совершения глупостей и даже старался как можно меньше звонить в Москву, чтобы лишний раз не искушать судьбу.
Однако, его любовь к Наде так и не прошла. Притупилась, заржавела, заросла плющом и колючками, но не исчезла. И даже после встречи с богиней, попадания в иной мир, обретения магии и всего того, что с ним произошло, теперь уже Лазарис Морфей нет-нет, но думал о той, кого оставил на Земле.
Надя была его одноклассницей, так что сейчас ей должно было быть под пятьдесят лет. Но для него она всё равно оставалась той девушкой, которой он, наивный дурак, только-только справивший совершеннолетие, признался в любви и предложил свои руку и сердце.
И сейчас, спустя больше чем двадцать лет после того предложения, две жизни и бесконечно длинный путь, что ему пришлось пройти, Лаз вновь увидел её.
Словно призрак той жизни, что он оставил, той любви, которой уже не суждено свершиться, того чуда, что они потеряли. Девушка, конечно, не была точной копией Надежды Красовой. Чуть другой изгиб бровей, немного более выступающие скулы, более тёмные глаза. Но она была очень и очень похожа, словно ожившая восковая статуя из музея мадам Тюссо.
Лаз понимал, что это невозможно, что богиня, отправившая его в этот мир, просто не могла отправить сюда Надю. И даже если бы могла, то выглядела бы его бывшая жена совсем по-другому.
Вот только понимание не помогало. Мозг знал, что это просто совпадение, стечение обстоятельств, странные игры генов. Но сердце, уже успевшее почти полностью забыть о былых чувствах, вновь, как и тридцать лет назад, билось, словно собиралось выпрыгнуть из груди.
Фауст о чём-то оживлённо беседовал со спасённой, но Лаз ничего не слышал. В голове поднялся настоящий ураган. Мысли, чувства, переживания, всё смешалось в безумный коктейль и ему едва хватало внимания, чтобы не упасть с плеч Ронды.
Он хотел посвятить свою жизнь помощи другим, разорвав все связи с родными, но не прошло и пары месяцев, как он бросил эту затею и взялся лечить Сына Монарха. Когда давал себе обещание, Лаз совершенно точно имел в виду не работу на одну из крупнейших торговых компаний с получением каждодневных карманных денег, которых за месяц накопилось бы на покупку небольшого дома.
Однако, здесь он по крайней мере мог отговориться тем, что хотел узнать о боге этого мира и том, какая вообще была цель в его появлении тут, на Люпсе. К тому же исцеление умирающего всё-таки было самой настоящей помощью.
А деньги им дали добровольно, они ни о чём не просили. Но сейчас… что ему делать? Общение с копией его бывшей супруги и первой любви точно не подходило под категорию «помощи». И тем более, он не мог снова рисковать, сближаясь с девушкой.
Было очень мало вещей в этой жизни, которых он хотел бы так же сильно, как разговора с ней, но… он не имел на это права. По крайней мере так он говорил самому себе вот уже несколько месяцев. Он не имел права на любовь, на счастье, на семью. Лишился всего этого в ту секунду, когда его рука вошла Чернышу в грудь.
И до этого момента Лаз думал, что сможет с этим справиться. Сможет жить эдаким отшельником, отказавшись от мира.
Но теперь…
— Я не знаю, как поступить. Не знаю, что сделать. Это должно быть моим наказанием, и я не имею права нарушать правила просто потому, что мне захотелось. Но она так похожа… — они с Фаустом расположились на балконе их нового роскошного номера. Мужчина неторопливо попивал вино, внимательно слушая сидящего напротив кота.
— Не думаю, что ты должен себя ограничивать, — покачал головой Фауст, поняв, что больше ничего говорить Лаз не собирается. — Ты совершил страшное, было бы глупо с этим спорить, но это ведь было не твоим злым умыслом, ты вообще себя не контролировал. И то, что ты сейчас занимаешься самобичеванием… это незаслуженно. Ты должен сделать лишь одно: убедиться, что подобное больше не повторится. Разберись с тем, что с тобой происходит, научись это контролировать. Это будет куда лучшим способом искупить вину перед твоим другом.