И это было действительно так. Благодаря объединению десятков сложнейших концепций и десятков тысяч всевозможных заклинаний, вписанных в тело крылатого ящера, возможности формы Дракона вышли далеко за границы и так ужасающей личной силы Погибели Сфарры. Если бы у шестёрки представителей не было своих козырей, они бы не выдержали даже этой, самой первой и, по сути, пробной атаки. Однако, как бы ни хотелось Лазарису победить быстро, против него выступал секстет с общей продолжительностью жизни более трёх с половиной тысячелетий. Такое, к сожалению, было практически невозможно преодолеть чистой грубой силой.
Хотя, конечно, сила могла быть очень разная. Длиннее самых длинных копий и острее самых острых мечей, когти на могучих лапах из тёмно-тёмно-серых вдруг стали полупрозрачными, словно сделанными из огромных чёрных кристаллов. И когда Дракон, вдруг сорвавшись с места и за доли секунды преодолев отделяющую его от представителей сотню метров, вонзил их в ледяной купол Хиаллы, тот вдруг начал плавиться, словно обычная сосулька под жарким солнцем. Это была самая страшная магия Мастера Хаоса, куда страшнее любого, сколь угодно горячего огня — сила изменения и уничтожения законов мироздания. Любое заклинание в своей основе имело реальный прообраз. Огонь, вода, камень и воздух, плоть и кровь, оружие и броня, звери и монстры, мысли и чувства, душа и тело, пространство и время… суть магии заключалась в подражании реальности и, хотя можно было вносить необходимые “правки”, чтобы эффекты стали полезнее и удобнее, первоначальная база не могла быть изменена без изменения сути заклинания. И Лазарис, способный превращать воду в спирт, свинец в золото, тепло в электричество и жизнь в смерть, мог повторить всё то же самое и с чужими заклинаниями.
На лице Хиаллы, заклинание которой начало ломаться с самых глубинных слоёв, отразилась ярость вперемешку с болью от повреждаемой души, однако свой барьер магесса не отменила. Наоборот, её тело вспыхнуло куда более ярким льдисто-голубым свечением и айсберг-барьер тут же начал разрастаться с опасной скоростью, грозящей даже поглотить тело чёрного дракона. В тот же момент Ол Эра, выругавшись себе под нос, с силой взмахнул руками, и количество нитей, что тянулись от его ладоней, также резко выросло. Паутина-щит, сплетённая из них, не увеличилась, но в несколько сторон от неё, огибая все остальные барьеры, выстрелили пучки новых нитей, намеревавшихся схватить Мастера Хаоса и опутать словно муху. Среди шести представителей эти двое хотели смерти Лазариса куда больше остальных, так что и прибегнуть к радикальным мерам они решили первыми.
Однако чтобы поймать чёрного дракона этого было мало. Перепонки на крыльях окрасились в огненно-красный, как и шея Дракона недавно, и после яростного взмаха из них в продолжающую увеличиваться ледяную глыбу ударил уже не такой концентрированный, но зато куда более масштабный огненный поток. С учётом размеров этой формы, Лазарису было бы достаточно просто несколько раз пролететь в таком виде над какой-нибудь армией, чтобы превратить десятки, а то и сотни тысяч человек в обугленные головешки. Более того, это не было обычное пламя. Как и драконьи когти, оно выглядело словно бы кристальным, будто живой и постоянно колеблющийся рубин. Самый большой рубин в мире. И в тот же момент чешуя Дракона покрылась кромешно-чёрной плёнкой, поглощающей абсолютно весь падающий на неё свет.
Первое было нужно, чтобы выбраться из ледяного плена, в котором уже оказались передние лапы и грудь крылатого змей. Второе — чтобы защититься от нитей алкарн, не только невероятно прочных и тонких, а значит до жути острых, но и покрытых множеством самых разнообразных смертельных ядов, способных доставить проблем даже Дракону. Первое сработало. От магического огня, наполненного особой силой Мастера Хаоса, порождённый Хиаллой лёд начал таять. Куда медленнее, чем от атаки когтями, но этого всё равно оказалось достаточно, чтобы резким рывком Дракон смог высвободиться и отлететь от барьера. Второе сработало только частично. Когда нити касались чёрного покрова, висящие на них разноцветные капельки яда в мгновение исчезали, но сам тончайший паучий шёлк оставался цел и невредим. С другой стороны, в огне хаоса, до сих пор испускаемом крыльями, нити охотно сгорали, так что спеленать Дракона полностью у Ол Эры не получилось. Вместо этого, будто попавший в хитрую ловушку зверь, Дракон оказался накрыт сетью, начавшей с силой тянуть крылатого змея обратно на ледяной барьер.
И, увидев в таком положении удачную возможность, к прямой атаке на Мастера Хаоса присоединились также Безликий, Акволь и Хефса. Чёрный дым, из которого была сформирована защитная стена, на секунду побледнев, просочился сквозь барьер Хиаллы, от чего лёд из голубого стал грязно-серым. А проявившись на внешней стороне, превратился в сотни тонких дымных копий, готовых пронзить чешуйчатое тело, как только нити придавят крылатого змея достаточно близко к барьеру. Три кольца сорвались с пальцев предка императорской семьи Эрда и за те мгновения, что они огибали барьеры, успели превратиться в огромные, по сотне метров каждый, мечи. Разлетевшись по трём сторонам, они замерли, указывая остриями на сердце, голову и живот Дракона, готовые в нужный момент сорваться с места и вонзиться в плоть крылатого змея. Толстый великан же, приблизившись к Лазарису на рискованно близкое расстояние, раскрыл рот едва ли не на сто восемьдесят градусов и глубоко вдохнул. Вряд ли даже теоретически можно было иметь достаточно мощные лёгкие, чтобы в один присест всосать практически всё драконье пламя, но Хефсе это удалось и Мастер Хаоса лишился даже этой защиты.
Однако вместо недовольного, яростного или тем более испуганного рыка, в драконьем горле словно забурлил огромный подземный источник. Лазарис смеялся.
Сейчас, по сравнению со временем своего последнего крупного боя в момент встречи с женой, он стал даже сильнее. Мир хаоса, хоть и давал ему меньшую помощь, чем мир порядка — Айне, всё равно значительно увеличивал мощь его заклинаний. К тому же за пятнадцать лет в Темранте, хоть он больше не пропадал часами и сутками в своей лаборатории, у Лазариса не могло не накопиться огромное количество идей, в том числе и в отношении формы Дракона, которые он по мере возможности воплощал в жизнь. И после столь долгой и кропотливой полировки всех шероховатостей, крылатого ящера можно было без преувеличений назвать лучшим творением Мастера Хаоса. Пока Лазарис не сможет открыть какое-то кардинально новое направление для свои исследований, либо пока не поймёт, как перейти на пятый ранг, Дракон будет оставаться его личным абсолютом. И, Мастер Хаоса был в этом совершенно уверен, на текущем уровне развития цивилизации для крылатого ящера не существовало противников.
Учитывая всё это, то, что его смогли поставить в столь затруднительное положение, вызвало у Лазариса настоящий восторг. Ведь это означало, что он вновь недооценил магию. В который раз он уже убеждался в том, что магия — это не просто некая дополнительная грань развития человека вроде искусства или спорта, это сила совершенно иной категории, стоящая куда выше любых смертных людей и мыслей. И то, что и этот мир, и магия в нём, были лишь мимолётными порождениями души одного-единственного человека, его убеждённости не отменяло. Скорее наоборот. Мастер Хаоса за свою жизнь видел достаточно, чтобы совершенно объективно считать чудеса возможными. Однако даже он отказывался верить, что душа Первого, как бы силён он ни был, могла сама по себе сформировать столь прекрасные в своей завершённости миры и наполняющую их магию. Скорее уж это протекающая через всё мироздание магия воспользовалась расслоившейся душой Первого как холстом и красками, чтобы нарисовать этот фантастический пейзаж.
Правда, как бы замечательна ни была магия, существовали объективные пределы силы, за которые выйти можно было только с помощью того самого чуда. А чудеса, увы, не случались, если их желали и ждали. Пламя, почти полностью поглощённое Хефсой и до того горевшее лишь в паре мест на внутренней поверхности крыльев, вспыхнуло с новой силой. Однако на этот раз это был не поток пламени, горел сам Дракон. Всё его колоссальное тело, от шипастого кончика хвоста до тонких прорезей ноздрей, окуталось кристальным огнём, осветив всё пространство от низко нависших грозовых облаков до бурных вод.