Теперь понятно, что не слишком большие площадки для боев с ними созданы такими не ради экономии территории, а чтобы не давать тварям разгоняться.
Как-то мне не верилось, что это умертвие было таким уж тупым. Хватило же ему мозгов атаковать именно туда, где не было защиты доспеха. Над головой, тем временем, начали раздаваться пока нечастые, но от того не менее громкие писки моих и вражеских птичек. Просто так мне никто уничтожить тварь не даст, это было очевидно.
А ещё мне показалось, что эта нежить умнее, чем все думают, потому, что после первой атаки она не спешила продолжать. Наоборот, я отчётливо ощущал сосредоточенный на мне взгляд сияющих белым глаз, явно выжидавших, когда я начну корчиться от боли.
Выкуси, тварь, я тоже мёртвый. Не знаю, поймёт ли умертвие то, что я собирался сделать, но, тем не менее, я всё равно поднял повреждённую руку так, чтобы оно увидело рану и направил в неё энергию. Чем больше у меня было энергии, и чем дольше я ей пользовался, тем искуснее в этом становился, и теперь, после уже года с моего «рождения», успел научиться даже таким трюкам.
Для меня энергия смерти была всё равно что лечебное заклинание для людей, и эффект не заставил себя долго ждать. Поначалу чернота начала спадать, а вскоре и ранка, по сути, совсем неглубокая, уже показала признаки заживления.
И тварь всё отлично поняла. Потому что, взревев так, что тигры второго этажа стыдливо поджали бы хвосты и спрятались куда подальше, снова ринулась на меня, уже с явно совсем иными намерениями. Неужели никто до сих пор не понял, что они имеют разум? Странно всё это, конечно… но думать было некогда!
Чёрт, я хочу уметь также… несмотря на свою отталкивающую для любого живого внешность и неслабую опасность, умертвие двигалось по-настоящему красиво. Даже, я бы сказал, грациозно. И огромную роль в этом играла именно его способность использовать воздух как опору.
После примерно минуты боя, за который на моей броне появилось несколько длинных царапин, я смог выяснить принцип. Это умение, похоже, не было перманентным, более того не могло применяться слишком уж часто. Но от того становилось только более очевидно мастерство твари в его применении.
Уж и не знаю, как именно, но оно могло создавать под ногами нечто вроде подставки, либо реагирующей лишь на само умертвие, либо размером ровно по его стопам. Последнее стало понятно, когда я в очередном довольно опасном эксперименте попытался сам оттолкнуться от этой опоры, поднырнув под тварь снизу в подходящий момент.
Результатом стало скольжение по не самому ровному каменному полу и ещё три длинных царапины на груди, оставленных когтями ног нежити. И отделался я так просто лишь потому, что несколько моих птичек вовремя налетели на морду умертвия, лишив зрения, пусть и всего на ту секунду, что тварь убивала моих миньонов.
В конце концов, мне надоело ставить над собой и летучей нежитью эксперименты. Да и количество моих подчинённых довольно быстро уменьшалось усилиями стаи противника. Выудив из-за спины щит, которым я не пользовался ради лучшей координации движений, я, отскочив на десяток метров, принял боевую стойку.
Однажды, ещё на третьем этаже, я решил попытаться выяснить, откуда в моём разуме появлялись знания о том, как обращаться с тем или иным оружием, а тем более как проявлялась, скажем так, мышечная память.
Ведь одно дело — просто уметь сражаться, и совершенно другое — выжечь эти навыки на собственном теле, чтобы оно само, без команды, производило то или иное действие. Чтобы удары, блоки, уходы, контрудары, финты и обманки стали такими же очевидными и понятными, как дыхание и ходьба.
Результатом наших с Веском опытов, которые, скорее, были просто боями без особо понятных целей и смысла, стало понимание того, что ничего непонятно. Конечно, не совсем так, но к каким-то конкретным ответам я не подобрался даже на расстояние пушечного выстрела.
Максимум — смутные предположения и догадки. Я перепробовал множество разных типов оружия, от коротких кинжалов до тяжёлых двуручных топоров. Весь инвентарь был любезно предоставлен обобранными приключенцами.
Не было такого оружия, которое не лежало бы в ладони как влитое и с которым уже после десятка минут спарринга я не свыкался как с лишней рукой. И мои навыки во владении большинством из опробованного у меня были выше, чем у Веска с его дубинкой.
Мастерство в чём-то позволяло судить о своих способностях объективно и трезво, так что подобные выводы были вполне обоснованными. Однако разница всё-таки была. Колющее оружие типа рапир, да, ещё находились дураки, сражающие этим с нежитью, поддавалось хуже всего.
Оно было единственным, кроме луков, арбалетов и всякой экзотики типа мягких клинков, с которым я ощущал дискомфорт. Мечи, топоры, цепы и всё в том же духе было где-то посередине, что в моём случае означало: «Уровень мастера с многолетним стажем».
А вот с дробящим оружием почти всех типов я показывал лучшие результаты. Палицы, булавы и дубины, несмотря на внешнюю незамысловатость, в моих руках порхали как палочка в пальцах профессионального дирижёра.
Также у меня отлично складывались отношения с кинжалами, которые, как выяснилось, я умел крайне метко метать. И да, со щитами я тоже был на Ты, тогда как парное оружие поддавалось куда хуже.
Однако хвастаться и зазнаваться я даже не думал. Это было бы уместно, если бы все эти навыки я получил путём упорных и долгих тренировок, как сам Веск. А вот так, просто выуживая навыки из воздуха, я походил на ребёнка, получившего в подарок кучу игрушек.
Расписанные лучшими художниками оловянные солдатики, живая лошадка, собственный маленький замок… Да, игрушки великолепные, и то убожество, с которым бегали по улицам дети местной бедноты, не шло с ними ни в какое сравнение, но купил-то их не я. Это был результат чьего-то чужого труда, и хвастаться подобным — верх ребячества.
Но вне зависимости от того, как я к этому относился, с тяжёлой железной палицей в одной руке и средним щитом, за которым при необходимости можно было спрятать голову, в другой, я находился на пике своих способностей при прочих равных.
Надеюсь, однажды я смогу понять или вспомнить, благодаря чему моё тело способно на такое, потому что тогда и улучшить эти навыки не будет чем-то нереальным. А пока что я рассчитывал с помощью этих, пусть и не совсем моих навыков, накостылять умертвию по его клыкастой черепушке.
Рывок с выставленным вперёд щитом. Левая рука расслаблена, готовая в последнее мгновение напрячься и либо встретить удар когтистых пальцев, либо уже самой, коротким и резким движением, ударить щитом противника в грудь. Правая, удерживая палицу параллельно земле, тоже ждала лишь краткого сигнала, чтобы нанести один из великого множества ударов.
Спина прямая, ноги напряжены и даже при толчках не думают распрямляться до конца. Шея, наоборот, расслаблена, чтобы позвоночник оставался подвижным и гибким.
Умертвие, похоже, почувствовало, что я стал серьёзным, а потому не стало больше рычать и реветь, а молчаливо наклонилось чуть вперёд, выжидая нужного ему момента. И, когда между нами оставалось едва ли три метра, оно, с силой оттолкнувшись от своих магических подставок, взмыло в воздух, исполняя невозможную ни для одного легкоатлета версию переднего сальто.
Покрытые чёрным туманом руки уже приготовились впиться в мой череп, когда тварь будет пролетать надо мной вниз головой, но зря тварь не использовала этот трюк в начале боя. Теперь я уже был готов к тому, что удар может последовать ещё и сверху, а потому застать врасплох меня не удалось.
Вместо того, чтобы отпрыгивать в сторону или закрывать руками или щитом голову, я, напрягая изо всех сил спину, запрокинул тело назад. Так, чтобы на летящего по широкой дуге монстра все ещё смотрел мой, прикрывающий лицо и грудь, щит.
А затем, ощутив, что начинаю заваливаться назад, не стал делать новый шаг, а, поставив заднюю ногу к передней, оттолкнулся и уже сам прыгнул сальто назад.