И ни в одном эксперименте Лаз не обнаружил никаких разрывов тканей. Той птичке просто не повезло, и под воздействие попал позвоночник, где любое неправильное пережатие нерва или сосуда чревато крайне серьёзными последствиями. В большинстве же случаев всё оканчивалось относительно благополучно. Вот только ни принципа работы этих аномалий, ни того, как им противостоять, Лаз так и не выяснил.
А тем временем компания уже двигалась вдоль границы круга искажений почти ровно на юг и необычно ровные его границы не могли не вызвать определенных подозрений. Лаз не мог не вспомнить покоящуюся на дне моря на Острове Предков странную сферу, распространявшую вокруг себя не менее опасную, пусть и совсем иную по природе зону аномалии.
Вполне вероятным казался вариант того, что в центре этой зоны располагается некий артефакт подобного же рода. Но тогда, как бы они ни старались, добраться до него всё равно не получится. А потому Лаз принял решение: если они доберутся до самой восточной точки круга и так и не обнаружат никаких изменений, он просто оставит эту затею до поры, до времени. По крайней мере ему не стоило этим заниматься, пока он путешествовал вместе с Рондой и Маром.
Однако, был ли то знак судьбы или же просто стечение обстоятельств, но после пары часов пути строго в сторону зенита, аномальная зона всё-таки приподняла скрывающую её секреты завесу. А может быть, лишь ещё больше завернулась в тайну, тут сложно было сказать наверняка.
Так или иначе, но Лаз, в очередной раз отправившись проверить искажение, неожиданно для себя понял, что никакого искажения нет. Вернее, оно, конечно, существовало, но не в том месте, где он к нему приблизился.
Для уверенности Лаз пролетел пару километров на север — и точно, граница аномалий, до этого очень медленно скруглявшаяся в сторону, вдруг делала резкий поворот на девяносто градусов. Три-четыре километра на юг привели его ровно к такому же повороту, на этот раз ровно в другую сторону.
В круге искажений имелся проход, а то, насколько резко заворачивали границы искажения и насколько они были ровными, не оставляло сомнений: это было создано руками разумных существ. И исходя из того, что человечество даже близко не подошло к чему-то подобному, те, кто установил эту аномалию, людьми не были.
— А я говорю, что это безумие! Если они способны на такое, справиться с ними не под силу никому из нас. Хорошо, если у них будут мирные намерения, но что если нет? А судя по природе этих аномалий, мирными намерениями там и не пахнет! — Ронда была из присутствовавших самой большой противницей исследования неизвестного.
— Не могу с этим спорить, но, чёрт побери, это же иная цивилизация! Если мы просто развернёмся и уйдём, то будем жалеть до конца жизни! — Лаз, естественно, был самым ярым сторонником.
— Я лично не буду. А ты, если туда отправишься, может, и не будешь жалеть «до конца жизни», — стоило признать, передразнить Лаза у неё получилось отлично, — вот только конец этой самой жизни наступит куда быстрее, чем ты можешь себе представить.
— Нет в тебе духа авантюризма, — вздохнул молодой человек так, словно эта фраза должна была значить что-то помимо себя самой.
— Есть во мне всё! Я же отправилась с тобой на этот чёртов континент, хотя знала, что тут люди гибли сотнями. Но одно дело — авантюрное путешествие, и совсем другое — неоправданный риск! — Лаз поморщился. Ронда для подкрепления своей позиции использовала слова Фауста, игнорировать которые у парня никак не получалось.
— Эту зону не может поддерживать живой человек или кто бы там ни был, это я могу сказать на сто процентов. Как и то, что она стабильно закреплена в пространстве и сдвинуть её хотя бы на метр можно только вместе с источником.
— Метр? — Мар удивлённо раскрыл глаза.
— На байз, — Лаз, конечно, помнил местную систему измерения длин, единицей которой и являлся этот самый байз, составлявший примерно полметра. Но в запале иногда забывал о ней, тем более, когда речь шла не о точных данных, а о образном выражении.
— То есть те, кто прячутся внутри этой аномалии, кем бы они ни были, не смогут сдвинуть эти искажения на нас, — подытожил его слова Фауст, однако в ту же секунду снова повернулся против Лаза. — Но кто тебе сказал, что они не умеют создавать нечто подобное собственными силами? Или что ещё похуже? Я не говорю, что нужно разворачиваться и улепётывать, — уже было озарившееся радостью лицо Ронды, снова посерело и скривилось в гримасе недовольства. — Но стоит всё тщательно продумать. Разведать ситуацию, как минимум.
— А я что, говорил переть напролом? За кого вы меня принимаете?
— За очень деятельного фаната исследований, — буркнула девушка, поняв, что просто так это не закончится.
— Фауст? — требовательный голос Лаза разорвал повисшую тишину.
— Она права, в целом, — тяжело вздохнул мужчина, поднимая на парня свой серьёзный взгляд. — Я понимаю, почему ты с таким рвением окунулся во все эти исследования, потому ничего и не требую. Но ты не можешь не признать, что иногда заходишь слишком далеко, вскрывая какого-нибудь монстра или проверяя в бою очередную свою трансформацию.
Лаз взглядом окинул своих спутников и друзей. На него смотрели внимательные, без тени только что полыхавшего недовольства его задумкой, сочувствующие глаза. Даже у Мара во взгляде было это сопереживание.
Будто Лаз вернулся в детство, когда ни один человек не мог посмотреть на него, немощного, худого, словно скелет, сидящего в кресле-каталке, без столь ненавистного ему сострадания. «Не смейте меня жалеть, жалеют лишь тех, кто слаб!» — эти мысли крутились в его голове сотни, если не тысячи раз.
Но он был ребёнком, по крайней мере внешне, и не мог рисковать, произнося их вслух. Но сейчас его ребёнком бы никто не назвал. А напряжение, копившееся в нём с самого Эшельрага, было даже сильнее, чем то, что он чувствовал в детстве.
— Думаешь, что понимаешь, почему я так стараюсь? — даже не сказал, а прошипел Лаз в лицо Фаусту, от такого дёрнувшемуся, словно от укуса настоящей змеи. — Думаешь, что знаешь меня и мои мотивы? Что изучил несмышлёного паренька с ног до головы своим пятисотлетним взором? Да, не удивляйся, я прекрасно знаю, какую строчку в рейтинге ты занимаешь и как тебя звали до встречи со мной. Из того, что ты обо мне не знаешь, можно составить книгу, а то и не одну. Я уважаю тебя и твои советы, но не смей даже думать, что имеешь право пытаться вправлять мне мозги.
Стоило отдать Фаусту должное, он стойко выдержал эту реплику и не отвёл взгляд до последнего момента. Лаз сам обернулся на возмущённый женский голос.
— Лаз, а ну извинись! — голос Ронды дрожал, было видно, что она сама испугалась того, что сказала. Но, тем не менее, также постаралась сохранить хотя бы видимость уверенности. К сожалению, ненадолго.
— А, наша принцесса! — Лаз, раз начав, останавливаться не собирался. — Мисс «Мне плохо, помогите мне!» Ты меня уже достала своим нытьём! Когда обсуждали, отправиться на Южный континент или нет, тебя никто за язык не тянул, сама согласилась. Так какого ляда ты теперь канючишь, словно малое дитё, по поводу и без? На что ты рассчитывала, зная, что «тут люди гибли сотнями»? На пикник в парке? На весёлую прогулку? Или это в тебе играет наследственность? — глаза Ронды округлились до состояния чайных блюдец. — Что? Думала, это такой великий секрет? Если хочешь скрыть тот факт, что ты — дочь императора Лотоса, стоило постараться замести следы получше. Чудо ещё, что тебя на турнире никто не узнал, у вас с сестрой глаза совершенно одинаковые! Дура! Ладно он, — кивок в сторону тихо наблюдавшего за происходящим Фауста. — У него ещё есть какое-никакое право на меня свысока смотреть, возраст, опыт и всё такое. А ты с чего вдруг решила сыграть в «пожалейку»? Из-за того, что старше на десяток лет? Это полная чушь! Я знаю и видел такое, что тебе и не снилось. Так что не смей даже пытаться строить из себя строгую мамашу, нос не дорос и не дорастёт ещё лет сто! — по щекам Ронды уже давно катились слёзы, но Лаз, похоже, вознамерился окончательно добить девушку. — Кстати, думаешь, почему он меня не останавливает? — снова кивок в сторону всё такого же флегматичного Фауста. — Я скажу. Он хочет, чтобы я выговорился и успокоился. Несмотря на то, что я ему сказал, он продолжает пытаться меня лечить. Впрочем, уже плевать, я сказал, что по этому поводу думаю, и он уже вряд ли сам сунется мне что-то доказывать. Но вот что куда забавнее, так это то, что он выбрал позволить мне выпустить пар, а не заступится за тебя. Какой вывод мы делаем? Правильно: ты для него лишь удобная и преданная подстилка!