Сейчас мне уже не надо было долго визуализировать процесс прохода энергии через душу Жюстины. После множества повторений всё начало происходить как-то само собой, на подсознательном уровне.
В моих глазах зажглись яркие пурпурные огоньки, а от костей начало исходить мерное сияние. Кареглазая как-то показала мне то, как я выгляжу во время использования способности в небольшом карманном зеркальце. Достаточно удобная штука, надо сказать. И выглядел я, по-моему, просто отлично.
— На колени!
Урдалак пошатнулся и уже начал склонять голову, но потом огоньки в его глазах вспыхнули ярче, а изо рта вырвался оглушительный рёв. Подчинение сорвалось, но я и не особо на это рассчитывал. Слишком небольшой была разница в нашей силе.
Если бы можно было с одинаковой лёгкостью контролировать любую нежить, этот навык стал бы слишком нечестным. Поудобнее перехватив свою булаву, на этот раз отбрасывать её как последний идиот я не собирался, я рванул вперёд.
Не могу точно вспомнить, у кого взял эту здоровую хреновину, но, если тот человек мог с ней свободно обращаться, честь ему и хвала. По крайней мере, на третьем уровне он был бы одним из лучших.
Конечно, в моих не устающих руках она обретала совсем иную силу, но просто, чтобы размахивать ей несколько минут и не свалиться от истощения и разрыва связок, нужна была недюжинная сила. Больше всего внешне булава походила на аккуратно обработанный древесный комель.
Несколько железных колец защищали основу от растрескивания, рукоять была обмотана несколькими слоями кожи, а на конце вместо корня был закреплён большой шипастый шар.
Этот шар и ударил моего будущего донора в бок. До слуха отчётливо донеслось характерное похрустывание, а сама тварь, издав негодующий вопль, отлетела к стене. Крови у урдалаков не было, так что ни кровотечения, ни синяка на месте удара не возникло, и от того повреждение не казалось таким уж серьёзным.
Но я знал, что сломал монстру минимум три ребра. Опять же, фатальное для человека пробитие лёгкого для нежити не имело большого значения. Однако, чем больше костей я сломаю, тем слабее станет урдалак в итоге. Этот принцип я выяснил на собственном опыте, так что был уверен в его правильности.
Не став дожидаться атаки урдалака, рванул вперёд. Булава, которую у меня не без проблем получалось удерживать в одной руке, почти скребла шипами по камню. Тварь, потратившая драгоценные секунды на попытку оклематься после первого удара, отреагировала слишком поздно. Я уже был в паре метров и в богатырском замахе, чувствуя, как скрипят от напряжения кости, атаковал ноги монстра.
Надо отдать нежити должное, какое-то соображение о тактике у неё имелось. Подпрыгнув на месте почти на три метра, урдалак попытался достать меня когтями.
Вот только моё чувство боя было куда лучше. А потому, заранее предположив, что монстр попробует уклониться не в стороны, где его бы всё равно достал шипастый шар, а вверх, я лишь усилил импульс своего вращения.
Двадцатикилограммовое оружие было тому отличным подспорьем. Когда булава, сделав полный оборот и в процессе поднявшись на уровень плеча, врезалась в уже раненый бок, урдалаку оставалось только жалобно завыть и отправиться в очередной полёт.
Три сломанных ребра превратились в шесть или семь раздробленных в труху. Такое повреждение уже не могло не отразиться на силе нежити. И правда, поднимавшийся с пола монстр недоуменно воззрился на собственную руку, повисшую вдоль тела плетью. Удовлетворённо хмыкнув, я снова бросился в атаку.
На этот раз урдалак, похоже, осознав свои ничтожно малые шансы на победу, решил пойти ва-банк. Прижавшись к стене, он со всей силы оттолкнулся от вертикальной поверхности и пулей выстрелил мне навстречу. Решил, что, хотя бы, нанести мне увечье будет уже хорошим исходом. Наивный.
Разница между мной сейчас и мной неделю назад, когда я бился с прошлым урдалаком голыми руками, была кардинальной. Честная победа, от которой я пострадаю не многим меньше своего оппонента больше не была приемлемой, даже с учётом того, что все трещины в костях со временем бы заросли.
Никогда нельзя быть уверенным в том, что случится в следующую секунду, и единственным доступным выходом было оставаться на пике возможностей так долго, как это возможно. А потому я бы лучше продлил бой на лишнюю минуту, чем позволил твари себя даже коснуться.
И если бы урдалак начал такую самоубийственную атаку с самого начала, я бы, и правда, осторожничал. Но сейчас у меня была абсолютная уверенность в своём успехе. Слишком сильно я повредил левый бок монстра.
Переложив булаву в левую же руку, я просто стоял и ждал, когда пушечное ядро-нежить достигнет своей цели — меня. Когда же до столкновения оставались считанные мгновения, я резко ушёл вправо, оставляя металлический шар булавы точно под распластавшимся в воздухе урдалаком. Скрутившись юлой, я пропустил мимо себя острейшие когти, а потом, навалившись всем весом на рукоять, оторвал оружие от пола и впечатал прямо в грудь твари.
На пол нежить падала уже со сломанным позвоночником, совершенно для меня неопасная. Ещё одним ударом, на этот раз тонкого клинка, я перебил урдалаку шейные позвонки. Череп разбивать не хотелось, собрать его потом обратно для слияния будет невероятно трудно.
В прошлой схватке я получил трещину в черепе, лишился пяти рёбер и сломал ещё четыре. В этой мне даже ни разу не пришлось защищаться.
Да, я стал сильнее, и у меня было оружие, но силы прибавилось сравнительно немного, а оружие ещё нужно было суметь использовать. И сейчас это было не хвастовство и не гордыня, а констатация факта. Вывод был прост: когда что-то не даёт тебе трезво мыслить, твоя сила падает, причём очень ощутимо.
Однако стоило закончить поучать самого себя и перейти к тому, ради чего эта охота на урдалака и затевалась — к попытке последнего слияния. Оттащив тело в очередной закуток, я снял с него плоть и приготовился к процессу.
Предчувствие было нехорошим. Как когда засовываешь руку в дыру в стене: вроде бы ничего не предвещает беды, но всё равно кажется, что сейчас тебе твою культяпку откусят к чертям. Так же и я, держа в руке очищенную кисть урдалака, чувствовал, как в груди скреблось что-то очень противное. Однако сделать то, что я собирался сделать, было необходимо.
Как и всегда, я начал с последней фаланги мизинца. Самое трудное, вроде таза или черепа, всегда лучше оставлять напоследок. С силой вжав косточку в свой палец, я дождался первого болевого спазма и убрал руку. Медленно, как и сотни раз до этого, одна кость начала сливаться с другой.
Ничего особенного не происходило. С одной стороны, это было даже хорошо, но что-то мне подсказывало, что преодоление пределов должно ощущаться иначе, а значит, моя попытка двигалась к своему провалу.
Ждать пришлось довольно долго, даже на такую маленькую косточку ушло почти пять минут. Но вот, последняя пульсация прошла, и я с насторожённостью уставился на собственный палец.
Поначалу всё было вполне нормально. Я не мог точно определить, насколько стал сильнее из-за небольшого размера кости, но силы точно прибавилось. Но спустя секунд двадцать мизинец пронзила острейшая боль. Словно кость изнутри протыкали десятки раскалённых игл. Оторвать фалангу от пальца я уже не успел.
Раздавшийся через мгновение взрыв оглушил наблюдавшую за мной издалека кареглазую, а меня самого откинул почти на метр. Упав навзничь, я пару секунд не мог понять, что произошло.
Но когда шок прошёл, и я взглянул на свою руку, всё стало понятно. Мизинца не было, как, впрочем, и половины кисти, а другая половина словно побывала в доменной печи: потрескалась и почернела, кости стали больше похожи на истлевшие угли.
Превышение предела, похоже, было чревато неслабыми последствиями. Если бы у меня была кожа, на ней бы сейчас выступил холодный пот. Страшно было представить, что бы произошло, начни я с таза или хотя бы с бедренной кости. Скорее всего, от меня самого, а также от кареглазой сейчас остались бы только угли.